Евгений Белогорский - Восточная война [СИ]

  Перед тем как покинуть берега Босфора, князь Ардатов произвел торжественный смотр русских войск. Выстроив стройные шеренги своих чудо-богатырей, от имени государя и от себя лично, Михаил Павлович горячо поблагодарил солдат и офицеров за храбрость и мужество, проявленное в ожесточенной схватке с неприятелем.

  Ответом ему было троекратное «Ура!», могучей волной прокатившееся по всему лагерю и достигшей берегов Босфора. Не успели бравые крики русских солдат утихнуть на морских просторах, как двое унтеров вынесли покрытый красным сукном походный стол, и началось награждение. Полковой писарь принялся громко выкрикивать имена награжденных и они, твердо чеканя шаг, подходили к столу, за которого стоял Михаил Павлович со своим адъютантом.

  Едва только стало известно о подписании мира, и появилась возможность свободное сообщение с Севастополем, князь немедленно отправил корабль, с требованием прислать ему ордена для награждения отличившихся в боях солдат и офицеров. Зная, как бывает, медлительна чиновничья машина при награждении героев после окончания боевых действий, Ардатов желал ускорить этот процесс, пока его нынешний статус позволял награждать людей самостоятельно.

  Армейские крючкотворы не посмели перечить воли князя, хорошо зная его тяжелый нрав в этих делах. Потому, все что требовал в своем письме Михаил Павлович, было исполнено полностью, и знаки воинского отличия были доставлены в русский лагерь на Босфоре.

  Вместе с пехотинцами в торжественном смотре участвовали и моряки, присланные с судов вице-адмиралом Новосильцевым. Михаил Павлович считал их присутствие обязательным, говоря, что только совместные усилия армии и флота позволили одержать победу над столь сильным противником как нынешняя антирусская коалиция Европы.

  Награждая солдат и матросов георгиевскими крестами, князь неизменно добавлял каждому новоиспеченному кавалеру кошелек со звонкими пиастрами, полученными от султана за свой испорченный мундир. На это дело у него ушло всё золото полученное от османов, но он об этом ничуть не жалел. Убежденный, что от верной смерти его спасло божье заступничество, Михаил Павлович с легким сердцем расстался с полученным откупом, не оставив себе ни единой монеты.

  Вместе с наградами для героев Босфора, прибыл и именной указ императора о награждении Ардатова золотым Георгиевским оружием, что являлось высшим признанием воинских заслуг князя перед Отечеством. Свою награду получил он и от турков, но в весьма своеобразной манере.

  За день до отплытия домой, Михаил Павлович был приглашен в Долмабахче. Повелитель правоверных не скрывал своей радости по поводу скорого ухода от стен его столицы русских войск и ради этого устроил для князя прощальный прием.

  За свои деяния, свершенные во время своего короткого пребывания у стен Стамбула, он стал пользоваться у турков большим почтением и уважением. Да и как можно было иначе относиться к человеку вышедшему живым из смертельной сечи, удачливо избежавшего удара кинжала убийцы, а теперь железной рукой держал трепетное горло османской столицы. Стоит ли удивляться, что Абдул-Меджид постарался сделать все возможное и невозможное, чтобы у грозного Ардат паши не было причин задержаться на берегах Босфора.

  По приказу великого султана во дворец были приглашены различные сановники и знатные жители Стамбула, которым и предстояло проводить русского пашу прощальными речами и подарками. Ничего подобного в истории Стамбула ещё не было, но что не сделаешь ради того, чтобы убрать от своей шеи остриё русского штыка и уберечь свои дома от возможности разграбления, пусть даже и гипотетической.

  Одетые в праздничные нарядные одежды, они выстроились двумя стройными шеренгами по бокам от трона монарха, а за их спинами расположились слуги с подарками для русского князя.

  Как только Ардатов переступил порог залы, сразу раздался грохот барабанов, гром труб в честь прибывшего гостя и побежавшие слуги, с почтением проводили его к креслу, стоявшему перед троном султана. Михаил Павлович сел и торжество началось.   

  В этот вечер, Ардатов услышал в свой адрес такое огромное количество похвальных речей, которое не слышал за всю свою жизнь ранее. Красивые и витиеватые слова похвальбы, быстрым ручейком лились на князя из уст придворных султана, стоявших по правую и левую руку от монарха. Сам же владыка, сидя на троне, умело дирижировал сладкоголосым оркестром своих подданных, едва заметным движением пальцев, бровей или кивком головы.

  Первыми начали говорить турки стоявшие вдали от трона правителя. Выдав Михаилу Павловичу свою порцию лести и услады, говорун делал знак, и его слуга преподносил на золотом блюде подарок грозному паше. Как правило, это были кошельки с деньгами, чей объем и количество было строго пропорционально рангу дарителя.

  Однако чем богаче и знатнее был даритель, тем беззастенчивее пускался он на всевозможные ухищрения, дабы сохранить свой кошелек от внезапных расходов. Так по мере приближения дарителя к трону, в качестве подарка Ардатову стали преподноситься старинные православные иконы и предметы церковной утвари, для приличия, приправленные двумя или тремя тугими кошельками с червонцами.

  Все даримые иконы были греческого письма, не имели окладов и находились в довольно плачевном состоянии. Это были остатки иконостаса знаменитой церкви Двенадцати апостолов, являвшейся по совместительству усыпальницей византийских императоров. Она была разрушена после захвата турками Константинополя, по приказу султана Мехмеда. Прах греческих монархов был брошен в море, а все внутреннее убранство церкви, оставшееся после янычарского погрома, отошло в казну султана. Долгое время иконы находились в забытье и небрежении в кладовых Семибашенного замка, пока великий визирь вдруг не вспомнил о них и приказал извлечь на свет божий. Теперь византийские трофеи, спасали османские кошельки от весомых трат по поводу отбытия восвояси нового «вещего Олега».

  Делая столь необычные подношения, каждый из дарителей пытался прочесть на лице Ардатова радость от полученного им подарка, но лицо князя все время оставалось непроницаемо. Принимая дары османов, Михаил Павлович только сдержанно улыбался и обещал дарителю не забыть щедрость его широкой души. Ни золото, ни иконы, ни что иное не смогли пробить броню сдержанности на лице князя.

  Только единственный раз, Михаил Павлович позволил немного дать волю чувствам. Это было  когда, один из придворных сановников преподнес ему большую стопку старинных книг перехваченных широким сафьяновым ремнем. Как оказалось потом, это были греческие летописи из императорской библиотеки чудом, сохранившиеся после стольких лет.